Учёным XVIII века далеко не сразу удалось разобраться в том мире мельчайших существ, который они увидели под стёклами своих ещё далёких от совершенства микроскопов. Одни из них считали эти существа не самостоятельными видами животного царства, а только зародышами каких-либо насекомых или других уже известных животных форм, в подкрепление такого взгляда они ссылались на то, что, по свидетельству библии, бог показал первому человеку всех созданных им животных, и поэтому среди них не могло быть существ, которых творец утаил от человеческого глаза.
Другие же видели в этих существах действительных зверюшек в миниатюре и дополняли фантазией смутные картины, которые давали им микроскопы того времени, наделяя этих животных зубастыми пастями и прочими звериными атрибутами. Знаменитый Бюффон, наоборот, отказывался видеть в них живые организмы, а считал их только элементами организмов, органическими молекулами.
А современник Бюффона Карл Линней, основатель научной классификации животных, в своей «Системе Природы» поместил всех наших простейших в самом конце своего «класса червей» и объединил их в один род с выразительным названием Chaos («хаос»). Таким названием он выразил ту мысль, что, как добросовестный наблюдатель, привыкший иметь дело с конкретными объектами, он не берётся разобраться в этом хаосе форм, и мы можем его понять, если обратимся к современным ему смутным и полуфантастическим изображениям «анималькулей», как их воспринимал глаз микроскопистов той эпохи.
Однако уже в 1773 году датский зоолог Оттон Мюллер попытался разобраться в настоечных анималькулях и классифицировать их в духе линнеевской системы, а в 1775 году в Страсбурге вышло на латинском языке замечательное для своей эпохи исследование «украинорусса» Мартына Тереховского — его «зоолого-физиологическая» докторская диссертация «О хаосе инфузорий Линнея».
В своей диссертации Тёреховский, опровергая фантастический догадки Бюффона, во-первых, установил животную природу «инфузорий» и, во-вторых, экспериментальным путём доказал, что и эти существа не появляются путём самозарождения, предварив этим почти на сотню лет открытие Пастера. «Многое убеждает нас в том,писал он, — что родители или по крайней мере яйца и зародыш наливочных анималькулей вносятся с обыкновенной водой, которую мы берём для настоев, и здесь вследствие благоприятного тепла и наличия подходящей пищи поддерживаются, распространяются и размножаются» (в XVIII веке ещё не были известны цисты простейших, с помощью которых они могут распространяться и через воздух).
Название «простейшие» (Protozoa) микроскопически мелкие формы получили ещё в 1820 году, то есть задолго до появления клеточной теории. Однако правильно разобраться в их строении мешало то обстоятельство, что многие исследователи первой половины XIX века причисляли к инфузориям и коловраток — также микроскопически мелких, но уже многоклеточных животных, имеющих с инфузориями только некоторое чисто внешнее сходство (см. рис. 99) — результат конвергенции, то есть приспособления к сходным условиям жизни (современные зоологи рассматривают коловраток как особый класс среди низших червей).
По аналогии с коловратками искали соответствующие системы органов и у настоящих инфузорий, описывая, например, их ядра как органы половой системы.
Появление в 1839 году клеточной теории строения животных определило положение простейших в зоологической системе: простейшие — это животные одноклеточные, животные, тело которых состоит из одной-единственной клетки.
Однако это привычное для нас определение уже в XX веке вызвало возражение со стороны английского зоолога Добелла: раз название клеток даётся элементарным частям организма, то уже неправомерно применять его к целым и полноценным организмам, каковыми являются простейшие. Такая мысль явилась результатом критического пересмотра воззрений знаменитого в своё время Вирхова, который считал организм чем-то вроде «государства клеток», а его клетки — элементарными организмами, отдельными «гражданами» этого государства. С точки зрения наших современных представлений об организме как едином целом механистическая концепция Вирхова не может быть признана правильной, и истина здесь как будто на стороне Добелла; однако здесь Добелл и его единомышленники оказались в плену чисто формальной логики с её односторонним подходом к предмету, игнорирующим его развитие.
С морфологической стороны организм из типа простейших, несомненно, представляет собой одну клетку (иногда даже довольно простого строения — вспомним амёбу) и в этом отношении соответствует клеткам любого многоклеточного; в то же время в физиологическом отношении и со стороны экологии единственная клетка инфузории или амёбы является полноценным, самостоятельно живущим организмом, выполняющим все свои жизненные функции и аналогичным целому многоклеточному организму, а не его бесчисленным отдельным клеткам.
Однако и эти узко специализированные клетки образуются, как мы знаем, в результате дробления одноклеточного яйца. А с другой стороны, даже в нашем, человеческом организме некоторые клетки, а именно лейкоциты, или белые кровяные тельца, в значительной мере сохраняют свою самостоятельность и не только по виду, но и по своим жизненным отправлениям напоминают амёб.
Таким образом, нам нет надобности менять привычное определение типа простейших и, вслед за Добеллом, называть простейшие организмы «неклеточными».
Каждый кулик в своём болоте велик.
Не всякая собака кусает, которая лает.
Не убьёшь змею — она ужалит.