Хотя зоологи прошлых времён и пользовались терминами «род» и «семейство», намекавшими на какое-то сродство пли как бы родственное сходство между видами, входившими в эти категории, им была чужда идея о настоящем кровном родстве, которое можно было бы представить в виде родословного древа, наподобие тех древес, которыми в те времена изображались родословные аристократических фамилий и царствующих династий.
И для Линнея его система природы была подобием географической карты, на которой все животное царство подразделялось сначала на крупные, а затем и на дробные территории, соответствовавшие классам, отрядам, семействам и родам, а реально существующие виды животных, подобно населённым пунктам на изображаемой территории, занимали свои постоянные места на определённых расстояниях друг от друга.
Так представляли себе систему животного мира специалисты-учёные, основываясь на данных своей, тогда ещё только описательной пауки. Однако философы той эпохи и натуралисты, склонные к широким обобщениям, стремились найти в общей системе мироздания более глубокие связи, а не только случайное соседство отдельных областей.
Накануне XVIII века философ Лейбниц выдвинул свой «принцип непрерывности», согласно которому «люди находятся в близкой связи с животными, животные с растениями, и растения опять-таки, с ископаемыми, в то время как эти последние, в свою очередь, с телами, которые воспринимаются нами посредством чувств».
У женевского натурфилософа и естествоиспытателя Шарля Боннэ, который был современником Линнея и Бюффона, принцип непрерывности получил дальнейшее развитие. В своём обширном сочинении «Созерцание природы» Бонна писал (цитирую по русскому изданию 1804 года): «Между самым низким и высочайшим степенем телесного или духовного совершенства находится бесчисленное множество посредствующих степеней. Последование сил степеней составляет всеобщую цепь. Она соединяет все существа, связует все миры, объясняет все сферы. Единое только существо, есть вне сея цепи, существо оную сотворившее».
«В природе нет скачков; все в оной идёт постепенно и гладко, — продолжает свою мысль Боннэ. — А посему нет никакого существа, коего бы как выше, так и ниже находящиеся не приближались к нему некоторыми свойствами, а другими от него не отдаляя... Полип соединяет царство прозябаемое (т. е. растительное) с животным. Летучая мышь соединяет птиц с четвероногими, а обезьяна четвероногих с человеком». И автор представляет читателю систему мироздания в образе «лестницы нашего мира», в которой имеется «столько ступеней, сколько находится особливых существ».
И в дальнейших главах «Созерцания природы» Боннэ пытается провести свою систему животного, мира в виде одной непрерывной цепи, или единого непрерывного ряда существ, занимающих бесчисленные ступени «лестницы нашего мира». Для этого ему приходится прибегать к явным натяжкам, цепляясь за черты самого поверхностного сходства и помещая, например, летучих рыб в качестве связующего звена между рыбами и птицами, а летучую мышь как переход от птиц к четвероногим.
Однако и на самого Боннэ порой находят сомнения: а не разветвляется ли где-нибудь его лестница, ведущая к вершинам животного мира. «Насекомые и раковины не составляют ли двух сторонних и равно отстоящих ветвей сего великого древа?» — вопрошает автор, воздерживаясь, однако, от решения затронутой им проблемы. «Мы ещё не можем удовлетворительно отвечать на сии вопросы», — уклончиво писал Боннэ, но из предшествующих строк видно, что он чувствовал искусственность своего прямолинейного построения системы и что в его представлении уже возникал образ ветвящегося «великого древа».
Самому Боннэ, как и его современникам, была ещё чужда мысль об историческом процессе развития органического мира, и его «лестница», или «ветвящееся древо», ещё не обозначали путей действительного продвижения живых существ от низших форм организации к более сложным и совершенным, а представляли собою нечто вроде музейного стенда, на котором в последовательном восходящем порядке были закреплены на своих постоянных местах отдельные тела природы.
Быть бычку на верёвочке.
Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй.
Старая собака понапрасну не лает.